В
его небольшом доме не было особенных удобств, но у него была большая
роскошная ванная и горячая вода, коей он и воспользовался, приготовив ее
для Марики.
Он наполнил ванну, добавил в нее масла и травы, которые по его предположению успокоят ее.
По правде говоря, он просто не знал, что еще для нее можно сделать. Она дрожала от холода и вся была запачкана кровью. Он пригубил ее крови по возвращении – и немного, чтобы исцелить рану, и то только потому, что казалось, что ей это было нужнее, чем ему. Если бы он догадался, как глубоки ее душевные раны, он не стал бы ее кусать.
Обычно он улавливал ее состояние, но на сей раз, он был так измотан сражением, что не был в состоянии ясно мыслить. Теперь, когда его способности восстановились, он осознал, насколько опустошенной она была.
- Идем.
Подхватив ее на руки, он бережно опустил ее в ванну. Она клацала зубами, не смотря на огонь, который он развел в камине и одеяло, в которое он ее завернул.
Ее реакция расстраивала его. Он привык наблюдать ее сильной, смелой и строптивой. Глядя на нее, он понимал, насколько хрупкой и уязвимой являлась ее человеческая суть. Не сражение вызвало эту дрожь, а предательство близких ей людей. Если когда-либо он желал увидеть ее слабость, теперь он наблюдал ее в полной мере.
Во всяком случае, успокаивало то, что ее люди понятия не имели, где их искать. Она не сказала никому, где остановилась, может, ей было стыдно, а может, она просто пыталась защититься, не вовлекая никого в это. Ему было все равно. Его просто радовал сам факт.
И теперь он хотел позаботиться о ней, а не рассуждать о том, что да как.
Он раздел ее, словно ребенка. Ее одежда была безнадежно испорчена, и он бросил ее в кучу возле двери, чтобы потом сжечь. Кровь можно было бы отстирать, но она будет вечным напоминанием о том, что ее предали, он хотел уберечь ее от этого, как мог.
Если бы вампиры и впрямь обладали теми чудодейственными свойствами, которые мистер Стокер приписывал им. Если бы он мог проникнуть в ее разум, и стереть из памяти эту ужасную ночь.
Да и из своей памяти тоже.
Он взял ее на руки и отнес к ванной. Она вся дрожала, взгляд казался мутным, когда он опустил ее в воду. Она глубоко вдохнула, когда горячая вода коснулась ее кожи, и он понял, что мироощущение возвращается к ней.
Когда она оказалась в воде, он развязал ее косу и расправил липкие локоны. Он смоет кровь с волос позже. Он снял собственную одежду и кинул ее в туже кучу, опускаясь в ванную позади нее, позволяя ей откинуться на собственную грудь. Теперь он был абсолютно уверен, что она будет в тепле.
И безопасности.
Какое-то время Бишоп так и сидел, обнимая ее, позволяя горячей воде согревать их. Она постепенно расслаблялась в его объятиях.
- Я делаю тебе больно? - Она повернулась, чтобы взглянуть на него. Это было первым, что она произнесла, после того, как они вернулись домой.
- Твоя рана...
- Забудь.
Она сопротивлялась, когда он снова пытался ее привлечь к себе.
- Все уже хорошо.
- Я не хочу делать тебе больно.
Почему она так упрямилась, по видимому, это что-то значило для нее.
- Марика, я в порядке.
Ее темные глаза были наполнены... страхом?
- Ты ведь не умрешь, правда?
Бишоп нахмурился.
- Умру? Конечно, нет.
Почему она решила, что он должен умереть?
Она улыбнулась. Улыбка получилась такой неуверенной.
- Хорошо.
Наконец, она снова, откинулась на него. Ее кожа, все еще казалась прохладной, но не такой ледяной как раньше.
- Я рада, что ты поправишься, - сказала она, положив голову ему на плечо. - Я рада, что ты со мной.
Так и было. Оставленная отцом и матерью, потом Санти, затем людьми, которых она считала своей семьей, она боялась, что и он бросит ее тоже. Он не секунды не сомневался, что она вполне способна быть самостоятельной, но сейчас она была настолько уязвима, что ей физически был необходим кто-нибудь, на кого можно было опереться.
- Я никуда не уйду, - произнес он, целуя влажный изгиб ее плеча.
Взяв мыло и мочалку с полочки на ванной, Бишоп начал намыливать ее, пока она не покрылась густой пеной. Он, начал осторожно смывать пот и кровь, с ее бледной кожи.
Ему попадались ссадины и синяки, но в целом она не пострадала. Глубокая рана на ее бедре начала заживать - одно из положительных свойств ее двойственной натуры.
Она осторожно прикоснулась к заживающей ране.
- Зудит.
- Не тревожь ее. Скоро заживет.
Христос, он проявлял о ней материнскую заботу!
Она перестала чесать, но ее пальцы продолжили ощупывать заживающую плоть.
- Сергей пытался убить меня.
Она произнесла это так же отстраненно, как и прикасалась к своей ране.
- Не думай об этом.
Он сполоснул мочалку и стал смывать пену с ее груди и живота. Если бы он опустил руку к ее бедрам, она ощутила бы желание? Способно было бы доставленное ей удовольствие вытеснить кошмар этой ночи? Способен ли он сделать хоть что-то, чтобы смягчить боль предательства, и вернуть себе свою Охотницу?
- Они боятся меня. Они ненавидят меня.
- Невежественные крестьяне.
Снова ненадолго воцарилась тишина. Она коснулась руками головы.
- Мои волосы. Мне нужно вымыть голову.
Отринув страх, что эта ночь наверняка ранила ее, Бишоп закончил намыливать их тела, и принялся за ее волосы. Он набрал в ковшик теплой чистой воды, чтобы сполоснуть пену. Когда он закончил вода в ванне была темно розовая с примесью бурого. Он скривил губы. Спустив воду, он поднял Марику и снова открыл кран. На сей раз, он воспользовался душем, смывая последние остатки испытаний выпавших на их долю этой ночью.
Он обернул полотенца вокруг Марики и энергично вытер ее, прежде чем завернуть ее и отнести в кровать. Она обняла его лежа под одеялом, и он был рад ощутить, что она больше не была дрожащей и замерзшей.
- Ты наверно считаешь меня размазней, - выдохнула она приглушенно, уткнувшись в его грудь.
От ее дыхания по всему телу побежали мурашки.
- Конечно. Любой, кто может в одиночку одолеть трех вампиров, является не более, чем сопливым слюнтяем.
Она намотала на кончик пальца влажные волосы на его груди.
- Я не сумела достойно ответить, когда Сергей и остальные обрушились на меня.
Он реагировал на ее прикосновения, словно мартовский кот. Если бы он мог, он бы уже мурлыкал.
- Я не думаю, что кто-нибудь в данной ситуации повел себя как-то иначе.
- Я не могла собраться с мыслями. Я была настолько потрясена. И напугана.
Она смущенно хихикнула. Он тоже боялся за нее. Глядя, как наступали эти люди, он вспомнил ночь, когда была убита Элизабэтт. Нет ничего более неотвратимого, чем толпа перепуганных людей, ринувшаяся на общего врага.
- Ты считала, что можешь доверять им. Ты считала их своими друзьями.
Она подняла голову.
- Прости, что когда-то сомневалась в тебе. Мне следовало понимать, по какой именно причине я скрываю от них истину. Где-то глубоко внутри себя я знала, что они могут повернуть против меня.
Ему нечего было ей ответить, он просто поцеловал ее в лоб вместо ответа. Ее голова снова опустилась ему на грудь. Через несколько минут, она прекратила играть с волосами на его груди и затихла. Она была настолько тиха, что он подумал, что она уснула. Он откинул волосы с ее лица, и был немало удивлен, обнаружив ее не спящей, взгляд полный боли устремился на него.
Взглянув на нее, он понял, что вовсе не сон заставил ее замереть. Она снова переживала события этой ночи.
- Тот первый вампир.
Она нахмурилась, сведя к переносице брови.
- С ним было что-то не так.
Значит, она все-таки заметила.
- Носферату.
- Я слышала это уже где-то прежде. И полагала, что это еще одно прозвище вампира, часто используемое в готических романах.
Иногда он забывал, что она не всю свою жизнь провела в сельских окрестностях Румынии. Она была образованна и хорошо начитанна. К сожалению, часть того, что она прочитала о вампирах, являлась ложной - ему придется разъяснить ей это, если он намерен ей помочь. И ему очень хотелось помочь ей.
- Оно образованно от греческого слова "нософорос", означающего носителя чумы. Некоторые действительно используют это слово, как еще одно обозначение вампира, но между собой мы так называем вампира, пораженного болезнью.
Она выглядела смущенной.
- Но я полагала, что вампиры не подвластны болезням.
- Верно, мы свободны от многих человеческих страданий, но кровь больных людей может привести к необратимым изменениям в организме вампира.
Марика оперлась на локти. Он пытался не обращать внимание на то, как сдвинулось полотенце, обнажая ее грудь.
- Зачем вампиру пить кровь больного человека?
- Обычно мы можем обнаружить болезнь, и избежать этого. Но иногда, болезнь находится на ранней стадии, и незаметна даже для нас.
Ее темные глаза озарило понимание.
- И иногда, подобно животным, больные люди являются более легкой добычей.
Бишоп скривился. Ее высказывание было настолько базовым, хотя верно по своей сути.
- Да. И есть еще такие вампиры, которые настолько ощущают себя неловко в своей ипостаси, что питаются только отбросами общества: преступниками, проститутками и умалишенными. Некоторые считают это милосердием, не понимая, что они отравляют себя подобным образом.
- Откуда ты это знаешь?
- Многие из нас догадались об этом, когда свирепствовала чума, стало появляться огромное количество Носферату. К сожалению уже становилось слишком поздно.
- Как же тебе удалось избежать этого?
Он не мог выдержать ее пристальный взгляд.
- Я избегал тех областей, где свирепствовала чума. Только потому, что я не мог смотреть, как смерть косит людей. И видел, во что может превратить использование зараженной крови. Я не хотел рисковать.
Она коснулась его щеки тыльной стороной ладони. Это был необычный жест утешения, который согрел его душу.
- Твой друг? Тот, о котором ты мне рассказывал?
Бишоп кивнул. Воспоминания о Дреуксе были болезненными.
- Прошло определенное время прежде, чем он понял, что с ним происходит. Изменения происходили постепенно.
- Разве его нельзя было вылечить? Если бы он снова стал пить здоровую кровь?..
Она так легко рассуждала о употреблении крови, словно это было естественным, таким же естественным, как ее недавнее отвращение к этому процессу.
- Возможно, немного раньше. Но как только вампир превращается в Носферату, обратного пути нет. Насколько мне известно.
Она казалась несколько бледной при искусственном освещении.
- Что с ним произошло?
- Однажды утром он вышел навстречу тающему солнцу. Он говорил, что не может смириться с тем, что стал еще большим монстром, чем был до этого.
Христос, мысль об этом по-прежнему причиняет боль. Как не раздражительна для него была попытка Дреукса, насколько бы не казалась ему поверхностной, он все еще оставался его братом и другом. Только, что Дреукс был там, и только сноп искр разметался на его месте - вспышка сияющего света, и он исчез.
- Он действительно стал монстром?
Бишоп кивнул.
- Он становился. Как и вампир, которого я вчера убил, он изменился, изменилась его внешность, изменилась его суть, душа и тело. Он был самым ранимым из нас, и превратился в существо готовое насытиться, отобрав жизнь у ребенка или женщины, не разбирая. Слава Богу, в нем еще остались зачатки человечности, чтобы положить конец этому.
Она смотрела на него так близко, растерянность была в ее глазах.
- Однако, тебе наверно было мучительно больно наблюдать его смерть.
Она знала его куда лучше, чем он мог предположить, что его не очень то устраивало.
- Вряд ли я когда-нибудь это позабуду.
- И потом вы искали покровительства у церкви.
Он кивнул.
- Не понадобилось много времени, чтобы осознать, что церковь нам ничем не поможет. Я помню, как Санти говорил, что готов истощить следующего священника, который попытается "спасти" его при помощи пузырька со святой водой и кнута.
Она вздрогнула.
- Господи.
- Да. После того, как я отделился, я иногда помогаю по некоторым вопросам, связанным с церковью. Тэмпл, тоже как то с этим, связан. Только Шапель остался – ведомый чувством вины, искупать свои несуществующие грехи перед церковью.
- Ты говорил, что чаша была проклята?
- Да, наполнена сущностью Лилит. Может, было чего-то еще, чего я не знаю. Шапель - хранитель знаний, а не я.
Она улыбнулась ему - несколько гордо, как ему показалось.
- Ты - воин.
Смеясь, Бишоп обернул локон ее волос вокруг пальца.
- Другие назвали бы это иначе, но я не стану возражать, если тебе так больше нравится.
Она успокоилась, ее глаза казались, осмысливающими услышанное.
- Я была так несправедлива к тебе. Я поступила ужасно, и очень сожалею об этом.
Он выдержал ее пристальный взгляд.
- У этого были свои приятные моменты.
Румянец окрасил ее щеки, но она не отвела взгляда.
- Неужели?
В ответ он потянул ее за волосы.
- Да. Если бы ты не похитила меня, я до сих пор винил бы тебя в исчезновении своего друга, а так я узнал, что ты тут вовсе не причем.
- В его случае, это так, но были и другие, принявшие смерть от моей руки.
На ее искаженном лице отразилась боль.
- Бишоп, я не могу вернуть невинные жизни, погубленные мною... - он остановил поток ее покаяния, прижав пальцы к ее губам.
- Не можешь. И не казнись больше. Сожалениями не поможешь делу. Прощение всегда возможно.
- И ты в это веришь?
- Верю. Иначе, я проклят за все, что совершил прежде.
Удивление смягчило черты ее лица, играя легкой улыбкой на ее губах.
- Так же, как я когда-то считала тебя монстром?
Он пожал плечами.
- Это то, во что тебе тогда было нужно верить.
- А что сейчас мне нужно ты знаешь? - Бесенята плясали в ее глазах, когда она задала свой вопрос.
- Что?
Следующее, что осознал Бишоп, это то, что его полотенце полетело прочь и он оказался на спине, ощущая прикосновение ее обнаженного паха.
- Ты.
***
Извиваясь на нем, Марика склонила голову к теплому изгибу плеча Бишопа. В конце концов, после всего, что с ними произошло, она нуждалась в том, чтобы ощутить его силу, обволакивающую ее, проникающую в нее.
- Я могла бы укусить тебя здесь, - выдохнула она в сладостную прохладу его кожи. - Погрузиться в твою плоть, как ты это делаешь со мною.
Он вздрогнул, и она понимала, что это от того, что ее слова взволновали его.
- Не делай этого. Моя кровь...
Она прихватила его зубами, чтобы успокоить.
- Я сказала, что я бы могла, а не я собираюсь сделать.
Она выпрямила спину, чтобы взглянуть на него сверху вниз.
- Хотя когда-нибудь это случиться, так или иначе.
- Дразнишься.
Но ее слова тронули его, в этом она была уверена.
Она провела рукой по его груди. Его шелковистые завитки скользили под ее ладонью. Он был таким представительным, таким сильным.
- Кто-нибудь, когда-либо кусал тебя?
Его глаза приобрели оттенок темной насыщенной маслины.
- Нет.
Марика улыбнулась, ощущая, как набухает та его часть, что была плотно прижата к ней.
- Похоже, тебе эта идея даже очень нравится.
- Мне нравится любая идея, связанная с тобой.
Его слова взволновали ее и согрели ей душу. В то время, как он ласкал ее грудь, она поглаживала его предплечья, пока он не сжал ее уже набухшие соски. Ее бедра подались ему навстречу, и она ощутила собственную готовность, истекая влагой. Она могла принять его прямо сейчас, не ощущая ни малейшего дискомфорта.
Но она не собиралась делать этого. Не сейчас. Она любовалась красотой его мужественного лица, глядя на него сверху вниз.
- Я не встречала прежде мужчины, подобного тебе.
Его глаза распахнулись при употреблении ей слова "мужчины". Ее задело, что его удивило ее отношение к нему.
- Никогда бы не подумал.
- Я не заслужила твоего доверия, и тем не менее, ты дважды спас мне жизнь.
- Ты серьезно задолжала мне.
Он выгнул бедра, подаваясь к ней.
- Ты можешь возместить это, позволив мне обладать тобой.
Марика рассмеялась над его грубой шуткой, и ее смех оборвался в сладостном восхищении, когда он зажал ее соски.
- Я действительно доверяю тебе, Бишоп. Собственную жизнь. Собственную кровь.
Он застыл. Казалось, все его внимание сконцентрировалось в его пылающем взгляде.
- Я принимаю за честь, доверие, оказанное мне, и предлагаю свое взамен.
Это были всего лишь слова, но они так обрадовали ее сердце, что оно готово было разорваться от счастья.
- Я так сожалею о всех страданиях и неприятностях, которые я доставила тебе.
- Я боялся потерять тебя, как потерял Элизабетт. В руках обозленных людей.
Ей было удивительно, что ему удалось не наброситься на них. Он должен был испытывать ярость, но его первой реакцией было не отмщение, а страх за нее. Она провела ладонями по атласному теплу его кожи.
- Ты не потеряешь меня, если сам не захочешь.
Она помешала ему ответить, закрыв его рот поцелуем, столь требовательным, словно он принадлежал ей без остатка.
Они достаточно сказали - показали и обещали. Ей больше не хотелось слов. Ее язык скользнул между его губами, поглаживая и ощущая его на вкус.
Ей хотелось укусить его. Хотелось ощутить, как его теплота заполнит ее рот. Она желала не столько его крови, сколько его сути. Она желала обладать им, получить его в безраздельную собственность.
Если бы она была, как и он, бессмертна, он разделил бы с ней вечность.
Любил бы он ее также, как и она полюбила его?
О чем она думала? И для чего? Завтра они могли быть запросто уже мертвы, а она рассуждала о вечности? Идиотка. Все что имело значение, происходило сейчас.
Оторвавшись от его тела, она расположилась так, чтобы иметь возможность обхватить пальцами его упругую восставшую плоть. Она поглаживала его до тех пор, пока его руки не оставили ее грудь, чтобы обхватить ее за бедра, побуждая ее, принять его.
Она медленно подвела его к входу к своему телу. Примерившись, она качнулась назад и вниз, задохнувшись от восхищения, ощущая, как его набухшая верхняя часть проникает в нее. Ее тело обхватило и удерживало его, принимая его напряженную твердость, с мягкой непринужденностью.
Бишоп застонал под ней. Его лежащие на ее ягодицах пальцы напряглись, побуждая опуститься ее полностью, но она сопротивлялась. Она отняла его руки, и уложив, уперлась в них, собственными, медленно дюйм за дюймом опускаясь.
Они оба вздрагивали от напряжения, когда он вошел в нее полностью. Его пристальный взгляд под отяжелевшими веками, даже не дрогнул, когда она начала двигаться, медленно выгибаясь, прижимаясь к нему, чтобы ощущать его не только внутри, но и в соприкосновении их движущихся тел, ощущая, как каждое движение отдается восхитительным всплеском внутри нее.
Ее волосы рассыпались, и Марика наклонилась вперед, щекоча тело Бишопа их кончиками.
Его руки потянулись к ее груди, позволяя ему поддерживать и поддразнивать ее одновременно. Его большие пальцы коснулись ее сосков, собирая их в тугие пики.
От чего все переворачивалось у нее внутри. Он внес такую сумятицу в ее жизнь, и одновременно такое умиротворение. Все, в чем она была уверена еще вчера, рухнуло, и все же, она не могла сердиться на него за это. Словно завеса упала с ее глаз, и теперь благодаря Бишопу она могла абсолютно ясно видеть.
Ей не нравилось что-то из того, что он ей показал, например ей не понравилось наблюдать тьму в ее товарищах. Они были ей верными друзьями, и так быстро и бесповоротно обернулись против нее.
Бишоп, у которого для этого было куда больше причин, тем не менее, спас ее. Спас и не единожды.
Он не сумел спасти Элизабетт. Он попытался компенсировать это подобным образом. Он сравнивал их?
Раскачиваясь ритмично поверх него, разгорячившись и неровно дыша, глядя ему прямо в глаза, Марика произнесла, не в силах сдерживать это.
- Я не она.
Его глаза распахнулись, и желание в них притупилось.
- Кто?
Она продолжала двигаться, не давая ему шансов оставить ее.
- Элизабетт.
- Я знаю. - Его спина выгнулась. - Поверь мне, я знаю.
- Хорошо.
Он усмехнулся.
- Полукровка, тебя невозможно ни с кем спутать, ты неподражаема в своей красоте. Ты закончила допрос?
Она кивнула и улыбнулась ему в ответ.
- Закончила.
- Слава Христу.
Он перевернулся так быстро, что она даже не успела уловить момент. Она только завизжала от удивления, внезапно оказавшись на спине, а он оказался на ней, стремительно погружаясь в нее в сумасшедшем ритме, от которого у нее перехватило дыхание, а тело выгнулось дугой ему навстречу.
Он склонил голову к ее шее, и она ощущала его горячее дыхание на собственной коже. Его укус был молниеносным, и тут же уступил место нескончаемому удовольствию, в котором она растворялась в нем. Утратив мироощущение, Марика вцепилась в него, работая бедрами в такт его движениям, поскольку напряжение все возрастало и возрастало в ней...
Взрыв.
Сквозь судороги наслаждения она смутно ощущала, как Бишоп напрягся, и по его телу прокатилась интенсивная дрожь. Ее тело все еще трепетало, растворяясь в волнах расплывающегося наслаждения.
Мой. Слово отозвалось эхом в ее уме, невысказанное, но настолько реальное, словно его кто-то только что произнес его ей на ухо. Бишоп говорил, что у него нет способностей, воздействовать на разум, но и на ее внутренний голос это похоже не было. Или скорее это был ее другой голос.
Это было похоже на то, что в этот момент они стали принадлежать друг другу. Это могло быть игрой воображение, возможно потаенным желанием ее сердца, но ей не хотелось так думать.
Он принадлежал ей, надеялась она, в то время как его руки нежно обнимали ее. Ее тело ответило на это своим собственным крепким объятьем.
Он наполнил ванну, добавил в нее масла и травы, которые по его предположению успокоят ее.
По правде говоря, он просто не знал, что еще для нее можно сделать. Она дрожала от холода и вся была запачкана кровью. Он пригубил ее крови по возвращении – и немного, чтобы исцелить рану, и то только потому, что казалось, что ей это было нужнее, чем ему. Если бы он догадался, как глубоки ее душевные раны, он не стал бы ее кусать.
Обычно он улавливал ее состояние, но на сей раз, он был так измотан сражением, что не был в состоянии ясно мыслить. Теперь, когда его способности восстановились, он осознал, насколько опустошенной она была.
- Идем.
Подхватив ее на руки, он бережно опустил ее в ванну. Она клацала зубами, не смотря на огонь, который он развел в камине и одеяло, в которое он ее завернул.
Ее реакция расстраивала его. Он привык наблюдать ее сильной, смелой и строптивой. Глядя на нее, он понимал, насколько хрупкой и уязвимой являлась ее человеческая суть. Не сражение вызвало эту дрожь, а предательство близких ей людей. Если когда-либо он желал увидеть ее слабость, теперь он наблюдал ее в полной мере.
Во всяком случае, успокаивало то, что ее люди понятия не имели, где их искать. Она не сказала никому, где остановилась, может, ей было стыдно, а может, она просто пыталась защититься, не вовлекая никого в это. Ему было все равно. Его просто радовал сам факт.
И теперь он хотел позаботиться о ней, а не рассуждать о том, что да как.
Он раздел ее, словно ребенка. Ее одежда была безнадежно испорчена, и он бросил ее в кучу возле двери, чтобы потом сжечь. Кровь можно было бы отстирать, но она будет вечным напоминанием о том, что ее предали, он хотел уберечь ее от этого, как мог.
Если бы вампиры и впрямь обладали теми чудодейственными свойствами, которые мистер Стокер приписывал им. Если бы он мог проникнуть в ее разум, и стереть из памяти эту ужасную ночь.
Да и из своей памяти тоже.
Он взял ее на руки и отнес к ванной. Она вся дрожала, взгляд казался мутным, когда он опустил ее в воду. Она глубоко вдохнула, когда горячая вода коснулась ее кожи, и он понял, что мироощущение возвращается к ней.
Когда она оказалась в воде, он развязал ее косу и расправил липкие локоны. Он смоет кровь с волос позже. Он снял собственную одежду и кинул ее в туже кучу, опускаясь в ванную позади нее, позволяя ей откинуться на собственную грудь. Теперь он был абсолютно уверен, что она будет в тепле.
И безопасности.
Какое-то время Бишоп так и сидел, обнимая ее, позволяя горячей воде согревать их. Она постепенно расслаблялась в его объятиях.
- Я делаю тебе больно? - Она повернулась, чтобы взглянуть на него. Это было первым, что она произнесла, после того, как они вернулись домой.
- Твоя рана...
- Забудь.
Она сопротивлялась, когда он снова пытался ее привлечь к себе.
- Все уже хорошо.
- Я не хочу делать тебе больно.
Почему она так упрямилась, по видимому, это что-то значило для нее.
- Марика, я в порядке.
Ее темные глаза были наполнены... страхом?
- Ты ведь не умрешь, правда?
Бишоп нахмурился.
- Умру? Конечно, нет.
Почему она решила, что он должен умереть?
Она улыбнулась. Улыбка получилась такой неуверенной.
- Хорошо.
Наконец, она снова, откинулась на него. Ее кожа, все еще казалась прохладной, но не такой ледяной как раньше.
- Я рада, что ты поправишься, - сказала она, положив голову ему на плечо. - Я рада, что ты со мной.
Так и было. Оставленная отцом и матерью, потом Санти, затем людьми, которых она считала своей семьей, она боялась, что и он бросит ее тоже. Он не секунды не сомневался, что она вполне способна быть самостоятельной, но сейчас она была настолько уязвима, что ей физически был необходим кто-нибудь, на кого можно было опереться.
- Я никуда не уйду, - произнес он, целуя влажный изгиб ее плеча.
Взяв мыло и мочалку с полочки на ванной, Бишоп начал намыливать ее, пока она не покрылась густой пеной. Он, начал осторожно смывать пот и кровь, с ее бледной кожи.
Ему попадались ссадины и синяки, но в целом она не пострадала. Глубокая рана на ее бедре начала заживать - одно из положительных свойств ее двойственной натуры.
Она осторожно прикоснулась к заживающей ране.
- Зудит.
- Не тревожь ее. Скоро заживет.
Христос, он проявлял о ней материнскую заботу!
Она перестала чесать, но ее пальцы продолжили ощупывать заживающую плоть.
- Сергей пытался убить меня.
Она произнесла это так же отстраненно, как и прикасалась к своей ране.
- Не думай об этом.
Он сполоснул мочалку и стал смывать пену с ее груди и живота. Если бы он опустил руку к ее бедрам, она ощутила бы желание? Способно было бы доставленное ей удовольствие вытеснить кошмар этой ночи? Способен ли он сделать хоть что-то, чтобы смягчить боль предательства, и вернуть себе свою Охотницу?
- Они боятся меня. Они ненавидят меня.
- Невежественные крестьяне.
Снова ненадолго воцарилась тишина. Она коснулась руками головы.
- Мои волосы. Мне нужно вымыть голову.
Отринув страх, что эта ночь наверняка ранила ее, Бишоп закончил намыливать их тела, и принялся за ее волосы. Он набрал в ковшик теплой чистой воды, чтобы сполоснуть пену. Когда он закончил вода в ванне была темно розовая с примесью бурого. Он скривил губы. Спустив воду, он поднял Марику и снова открыл кран. На сей раз, он воспользовался душем, смывая последние остатки испытаний выпавших на их долю этой ночью.
Он обернул полотенца вокруг Марики и энергично вытер ее, прежде чем завернуть ее и отнести в кровать. Она обняла его лежа под одеялом, и он был рад ощутить, что она больше не была дрожащей и замерзшей.
- Ты наверно считаешь меня размазней, - выдохнула она приглушенно, уткнувшись в его грудь.
От ее дыхания по всему телу побежали мурашки.
- Конечно. Любой, кто может в одиночку одолеть трех вампиров, является не более, чем сопливым слюнтяем.
Она намотала на кончик пальца влажные волосы на его груди.
- Я не сумела достойно ответить, когда Сергей и остальные обрушились на меня.
Он реагировал на ее прикосновения, словно мартовский кот. Если бы он мог, он бы уже мурлыкал.
- Я не думаю, что кто-нибудь в данной ситуации повел себя как-то иначе.
- Я не могла собраться с мыслями. Я была настолько потрясена. И напугана.
Она смущенно хихикнула. Он тоже боялся за нее. Глядя, как наступали эти люди, он вспомнил ночь, когда была убита Элизабэтт. Нет ничего более неотвратимого, чем толпа перепуганных людей, ринувшаяся на общего врага.
- Ты считала, что можешь доверять им. Ты считала их своими друзьями.
Она подняла голову.
- Прости, что когда-то сомневалась в тебе. Мне следовало понимать, по какой именно причине я скрываю от них истину. Где-то глубоко внутри себя я знала, что они могут повернуть против меня.
Ему нечего было ей ответить, он просто поцеловал ее в лоб вместо ответа. Ее голова снова опустилась ему на грудь. Через несколько минут, она прекратила играть с волосами на его груди и затихла. Она была настолько тиха, что он подумал, что она уснула. Он откинул волосы с ее лица, и был немало удивлен, обнаружив ее не спящей, взгляд полный боли устремился на него.
Взглянув на нее, он понял, что вовсе не сон заставил ее замереть. Она снова переживала события этой ночи.
- Тот первый вампир.
Она нахмурилась, сведя к переносице брови.
- С ним было что-то не так.
Значит, она все-таки заметила.
- Носферату.
- Я слышала это уже где-то прежде. И полагала, что это еще одно прозвище вампира, часто используемое в готических романах.
Иногда он забывал, что она не всю свою жизнь провела в сельских окрестностях Румынии. Она была образованна и хорошо начитанна. К сожалению, часть того, что она прочитала о вампирах, являлась ложной - ему придется разъяснить ей это, если он намерен ей помочь. И ему очень хотелось помочь ей.
- Оно образованно от греческого слова "нософорос", означающего носителя чумы. Некоторые действительно используют это слово, как еще одно обозначение вампира, но между собой мы так называем вампира, пораженного болезнью.
Она выглядела смущенной.
- Но я полагала, что вампиры не подвластны болезням.
- Верно, мы свободны от многих человеческих страданий, но кровь больных людей может привести к необратимым изменениям в организме вампира.
Марика оперлась на локти. Он пытался не обращать внимание на то, как сдвинулось полотенце, обнажая ее грудь.
- Зачем вампиру пить кровь больного человека?
- Обычно мы можем обнаружить болезнь, и избежать этого. Но иногда, болезнь находится на ранней стадии, и незаметна даже для нас.
Ее темные глаза озарило понимание.
- И иногда, подобно животным, больные люди являются более легкой добычей.
Бишоп скривился. Ее высказывание было настолько базовым, хотя верно по своей сути.
- Да. И есть еще такие вампиры, которые настолько ощущают себя неловко в своей ипостаси, что питаются только отбросами общества: преступниками, проститутками и умалишенными. Некоторые считают это милосердием, не понимая, что они отравляют себя подобным образом.
- Откуда ты это знаешь?
- Многие из нас догадались об этом, когда свирепствовала чума, стало появляться огромное количество Носферату. К сожалению уже становилось слишком поздно.
- Как же тебе удалось избежать этого?
Он не мог выдержать ее пристальный взгляд.
- Я избегал тех областей, где свирепствовала чума. Только потому, что я не мог смотреть, как смерть косит людей. И видел, во что может превратить использование зараженной крови. Я не хотел рисковать.
Она коснулась его щеки тыльной стороной ладони. Это был необычный жест утешения, который согрел его душу.
- Твой друг? Тот, о котором ты мне рассказывал?
Бишоп кивнул. Воспоминания о Дреуксе были болезненными.
- Прошло определенное время прежде, чем он понял, что с ним происходит. Изменения происходили постепенно.
- Разве его нельзя было вылечить? Если бы он снова стал пить здоровую кровь?..
Она так легко рассуждала о употреблении крови, словно это было естественным, таким же естественным, как ее недавнее отвращение к этому процессу.
- Возможно, немного раньше. Но как только вампир превращается в Носферату, обратного пути нет. Насколько мне известно.
Она казалась несколько бледной при искусственном освещении.
- Что с ним произошло?
- Однажды утром он вышел навстречу тающему солнцу. Он говорил, что не может смириться с тем, что стал еще большим монстром, чем был до этого.
Христос, мысль об этом по-прежнему причиняет боль. Как не раздражительна для него была попытка Дреукса, насколько бы не казалась ему поверхностной, он все еще оставался его братом и другом. Только, что Дреукс был там, и только сноп искр разметался на его месте - вспышка сияющего света, и он исчез.
- Он действительно стал монстром?
Бишоп кивнул.
- Он становился. Как и вампир, которого я вчера убил, он изменился, изменилась его внешность, изменилась его суть, душа и тело. Он был самым ранимым из нас, и превратился в существо готовое насытиться, отобрав жизнь у ребенка или женщины, не разбирая. Слава Богу, в нем еще остались зачатки человечности, чтобы положить конец этому.
Она смотрела на него так близко, растерянность была в ее глазах.
- Однако, тебе наверно было мучительно больно наблюдать его смерть.
Она знала его куда лучше, чем он мог предположить, что его не очень то устраивало.
- Вряд ли я когда-нибудь это позабуду.
- И потом вы искали покровительства у церкви.
Он кивнул.
- Не понадобилось много времени, чтобы осознать, что церковь нам ничем не поможет. Я помню, как Санти говорил, что готов истощить следующего священника, который попытается "спасти" его при помощи пузырька со святой водой и кнута.
Она вздрогнула.
- Господи.
- Да. После того, как я отделился, я иногда помогаю по некоторым вопросам, связанным с церковью. Тэмпл, тоже как то с этим, связан. Только Шапель остался – ведомый чувством вины, искупать свои несуществующие грехи перед церковью.
- Ты говорил, что чаша была проклята?
- Да, наполнена сущностью Лилит. Может, было чего-то еще, чего я не знаю. Шапель - хранитель знаний, а не я.
Она улыбнулась ему - несколько гордо, как ему показалось.
- Ты - воин.
Смеясь, Бишоп обернул локон ее волос вокруг пальца.
- Другие назвали бы это иначе, но я не стану возражать, если тебе так больше нравится.
Она успокоилась, ее глаза казались, осмысливающими услышанное.
- Я была так несправедлива к тебе. Я поступила ужасно, и очень сожалею об этом.
Он выдержал ее пристальный взгляд.
- У этого были свои приятные моменты.
Румянец окрасил ее щеки, но она не отвела взгляда.
- Неужели?
В ответ он потянул ее за волосы.
- Да. Если бы ты не похитила меня, я до сих пор винил бы тебя в исчезновении своего друга, а так я узнал, что ты тут вовсе не причем.
- В его случае, это так, но были и другие, принявшие смерть от моей руки.
На ее искаженном лице отразилась боль.
- Бишоп, я не могу вернуть невинные жизни, погубленные мною... - он остановил поток ее покаяния, прижав пальцы к ее губам.
- Не можешь. И не казнись больше. Сожалениями не поможешь делу. Прощение всегда возможно.
- И ты в это веришь?
- Верю. Иначе, я проклят за все, что совершил прежде.
Удивление смягчило черты ее лица, играя легкой улыбкой на ее губах.
- Так же, как я когда-то считала тебя монстром?
Он пожал плечами.
- Это то, во что тебе тогда было нужно верить.
- А что сейчас мне нужно ты знаешь? - Бесенята плясали в ее глазах, когда она задала свой вопрос.
- Что?
Следующее, что осознал Бишоп, это то, что его полотенце полетело прочь и он оказался на спине, ощущая прикосновение ее обнаженного паха.
- Ты.
***
Извиваясь на нем, Марика склонила голову к теплому изгибу плеча Бишопа. В конце концов, после всего, что с ними произошло, она нуждалась в том, чтобы ощутить его силу, обволакивающую ее, проникающую в нее.
- Я могла бы укусить тебя здесь, - выдохнула она в сладостную прохладу его кожи. - Погрузиться в твою плоть, как ты это делаешь со мною.
Он вздрогнул, и она понимала, что это от того, что ее слова взволновали его.
- Не делай этого. Моя кровь...
Она прихватила его зубами, чтобы успокоить.
- Я сказала, что я бы могла, а не я собираюсь сделать.
Она выпрямила спину, чтобы взглянуть на него сверху вниз.
- Хотя когда-нибудь это случиться, так или иначе.
- Дразнишься.
Но ее слова тронули его, в этом она была уверена.
Она провела рукой по его груди. Его шелковистые завитки скользили под ее ладонью. Он был таким представительным, таким сильным.
- Кто-нибудь, когда-либо кусал тебя?
Его глаза приобрели оттенок темной насыщенной маслины.
- Нет.
Марика улыбнулась, ощущая, как набухает та его часть, что была плотно прижата к ней.
- Похоже, тебе эта идея даже очень нравится.
- Мне нравится любая идея, связанная с тобой.
Его слова взволновали ее и согрели ей душу. В то время, как он ласкал ее грудь, она поглаживала его предплечья, пока он не сжал ее уже набухшие соски. Ее бедра подались ему навстречу, и она ощутила собственную готовность, истекая влагой. Она могла принять его прямо сейчас, не ощущая ни малейшего дискомфорта.
Но она не собиралась делать этого. Не сейчас. Она любовалась красотой его мужественного лица, глядя на него сверху вниз.
- Я не встречала прежде мужчины, подобного тебе.
Его глаза распахнулись при употреблении ей слова "мужчины". Ее задело, что его удивило ее отношение к нему.
- Никогда бы не подумал.
- Я не заслужила твоего доверия, и тем не менее, ты дважды спас мне жизнь.
- Ты серьезно задолжала мне.
Он выгнул бедра, подаваясь к ней.
- Ты можешь возместить это, позволив мне обладать тобой.
Марика рассмеялась над его грубой шуткой, и ее смех оборвался в сладостном восхищении, когда он зажал ее соски.
- Я действительно доверяю тебе, Бишоп. Собственную жизнь. Собственную кровь.
Он застыл. Казалось, все его внимание сконцентрировалось в его пылающем взгляде.
- Я принимаю за честь, доверие, оказанное мне, и предлагаю свое взамен.
Это были всего лишь слова, но они так обрадовали ее сердце, что оно готово было разорваться от счастья.
- Я так сожалею о всех страданиях и неприятностях, которые я доставила тебе.
- Я боялся потерять тебя, как потерял Элизабетт. В руках обозленных людей.
Ей было удивительно, что ему удалось не наброситься на них. Он должен был испытывать ярость, но его первой реакцией было не отмщение, а страх за нее. Она провела ладонями по атласному теплу его кожи.
- Ты не потеряешь меня, если сам не захочешь.
Она помешала ему ответить, закрыв его рот поцелуем, столь требовательным, словно он принадлежал ей без остатка.
Они достаточно сказали - показали и обещали. Ей больше не хотелось слов. Ее язык скользнул между его губами, поглаживая и ощущая его на вкус.
Ей хотелось укусить его. Хотелось ощутить, как его теплота заполнит ее рот. Она желала не столько его крови, сколько его сути. Она желала обладать им, получить его в безраздельную собственность.
Если бы она была, как и он, бессмертна, он разделил бы с ней вечность.
Любил бы он ее также, как и она полюбила его?
О чем она думала? И для чего? Завтра они могли быть запросто уже мертвы, а она рассуждала о вечности? Идиотка. Все что имело значение, происходило сейчас.
Оторвавшись от его тела, она расположилась так, чтобы иметь возможность обхватить пальцами его упругую восставшую плоть. Она поглаживала его до тех пор, пока его руки не оставили ее грудь, чтобы обхватить ее за бедра, побуждая ее, принять его.
Она медленно подвела его к входу к своему телу. Примерившись, она качнулась назад и вниз, задохнувшись от восхищения, ощущая, как его набухшая верхняя часть проникает в нее. Ее тело обхватило и удерживало его, принимая его напряженную твердость, с мягкой непринужденностью.
Бишоп застонал под ней. Его лежащие на ее ягодицах пальцы напряглись, побуждая опуститься ее полностью, но она сопротивлялась. Она отняла его руки, и уложив, уперлась в них, собственными, медленно дюйм за дюймом опускаясь.
Они оба вздрагивали от напряжения, когда он вошел в нее полностью. Его пристальный взгляд под отяжелевшими веками, даже не дрогнул, когда она начала двигаться, медленно выгибаясь, прижимаясь к нему, чтобы ощущать его не только внутри, но и в соприкосновении их движущихся тел, ощущая, как каждое движение отдается восхитительным всплеском внутри нее.
Ее волосы рассыпались, и Марика наклонилась вперед, щекоча тело Бишопа их кончиками.
Его руки потянулись к ее груди, позволяя ему поддерживать и поддразнивать ее одновременно. Его большие пальцы коснулись ее сосков, собирая их в тугие пики.
От чего все переворачивалось у нее внутри. Он внес такую сумятицу в ее жизнь, и одновременно такое умиротворение. Все, в чем она была уверена еще вчера, рухнуло, и все же, она не могла сердиться на него за это. Словно завеса упала с ее глаз, и теперь благодаря Бишопу она могла абсолютно ясно видеть.
Ей не нравилось что-то из того, что он ей показал, например ей не понравилось наблюдать тьму в ее товарищах. Они были ей верными друзьями, и так быстро и бесповоротно обернулись против нее.
Бишоп, у которого для этого было куда больше причин, тем не менее, спас ее. Спас и не единожды.
Он не сумел спасти Элизабетт. Он попытался компенсировать это подобным образом. Он сравнивал их?
Раскачиваясь ритмично поверх него, разгорячившись и неровно дыша, глядя ему прямо в глаза, Марика произнесла, не в силах сдерживать это.
- Я не она.
Его глаза распахнулись, и желание в них притупилось.
- Кто?
Она продолжала двигаться, не давая ему шансов оставить ее.
- Элизабетт.
- Я знаю. - Его спина выгнулась. - Поверь мне, я знаю.
- Хорошо.
Он усмехнулся.
- Полукровка, тебя невозможно ни с кем спутать, ты неподражаема в своей красоте. Ты закончила допрос?
Она кивнула и улыбнулась ему в ответ.
- Закончила.
- Слава Христу.
Он перевернулся так быстро, что она даже не успела уловить момент. Она только завизжала от удивления, внезапно оказавшись на спине, а он оказался на ней, стремительно погружаясь в нее в сумасшедшем ритме, от которого у нее перехватило дыхание, а тело выгнулось дугой ему навстречу.
Он склонил голову к ее шее, и она ощущала его горячее дыхание на собственной коже. Его укус был молниеносным, и тут же уступил место нескончаемому удовольствию, в котором она растворялась в нем. Утратив мироощущение, Марика вцепилась в него, работая бедрами в такт его движениям, поскольку напряжение все возрастало и возрастало в ней...
Взрыв.
Сквозь судороги наслаждения она смутно ощущала, как Бишоп напрягся, и по его телу прокатилась интенсивная дрожь. Ее тело все еще трепетало, растворяясь в волнах расплывающегося наслаждения.
Мой. Слово отозвалось эхом в ее уме, невысказанное, но настолько реальное, словно его кто-то только что произнес его ей на ухо. Бишоп говорил, что у него нет способностей, воздействовать на разум, но и на ее внутренний голос это похоже не было. Или скорее это был ее другой голос.
Это было похоже на то, что в этот момент они стали принадлежать друг другу. Это могло быть игрой воображение, возможно потаенным желанием ее сердца, но ей не хотелось так думать.
Он принадлежал ей, надеялась она, в то время как его руки нежно обнимали ее. Ее тело ответило на это своим собственным крепким объятьем.
